Thief. Время перемен.

Наступило время. Время перемен. Невидимой рукою темный тлетворный дух проникал в каждую трещинку мраморного остова социальных пластов, чей былой нежно-лилейный оттенок величия и мирской отрешенности уже давно начал уступать свое место порочной желтизне человеческого невежества, будто жернова темных циклов бытия, перемалывал зерна-судьбы людей, которым так и не суждено было раскрыться в более нравственном свете. Удушающее испарение всепоглощающих невзгод витало в и без того тяжелом воздухе Города – казалось, сама надежда давно покинула это место. И не приведи Создатель, рожденному во грехе освятить невинным криком своим столь порочное место: оно служило верной погибелью всякому, кто осмелился бы противостоять ему, словно трупная гидра, опутывая дерзновенного наглеца плотными осклизлыми кольцами и истязая душу бедняги, покамест девственное начало его не рухнет в духовном истощении.

Бренная жизнь в Городе протекала по заведенному порядку: едва небесный портной раскраивал темно-синий атлас звездного полотна, ловко вышивая златопарчаные огненные узоры, мещане уж узловатыми пучками тянулись по мощеным улицам старых кварталов – сосудистой системе каменного исполина, пульсируя точно алая сила, с шумом влекомая отлаженным механизмом выживания. Мелкие торговцы отпирали свои скудные лавочки и тревожно изучали гроссбух, делая какие-то пометки, кузнецы насыпали в горнила на колосники тонкий слой угля, пекари, закатав рукава, склонились над дежами с тестом, зеваки слонялись то здесь, то там, бросая косые, будто бы в вечном прищуре, взгляды, и лишь висельники, молчаливые дети пригульной воли, не покидали свой пост, безмятежно покачиваясь на ветру с широко открытыми глазами, по милости Барона Норткреста познавшие неведомые тропы изнанки мира сего.

Не прорезала боле раннее утро упоительная серебряная трель резвящихся ребятишек, изредка доносились жалобные хрипящие завывания исхудавших собак – предвестников злого рока, от одного вида которых бросало в дрожь, узкие и кривые улочки скрывали застоявшиеся, смрадные помои под тенью многочисленных, выступающих, словно нарывы на немытом теле, эркеров и барельефов, а лица-осколки разбитого зеркала былого уюта прохожих хранили все до единого печать глухой тоски и немой покорности.

Не городская стража, бесчинствующая в жилых районах под потворством Барона, занимающаяся лихоимством и олицетворяющая цепных псов беззакония, не ссутулившаяся древняя старуха-бедность в лохмотьях с клюкой, собирающая дань с каждого дома вверяли людей в цепкие пальцы неистового ужаса и отчаянья. Нет. То была погибель, невесть откуда взявшаяся, порождение иной природы. И имя ей - Чума.

Черная смерть, она ходила по кварталам, оставляя за собой лишь шлейф из чужого горя, утрат и зловонных тел. Неизлечимо больных охватывала непрерывная лихорадка – страждущие исступленно бились и бредили, дыхание их становилось коротким и прерывистым, кашель подавался с кровью, а все тело покрывали безобразные карбункулы и бубоны, лоснящиеся от едкого гноя; несколько суток тянулась агония, прежде чем, проклиная Церковь за ее бессилие, мученики испускали дух.

Глубокими пустыми глазницами Мор злобно взирал на каменные обители Олдэйла с их высокими фигурными оградами, – такими долговязыми, что казалось, будто железными ветвями они поддерживают саму лазурную крону, скрывающими в глухой чаще своей плутоватых служителей звонкой монеты, чей молебен начинался у депозитных банковский ячеек и тянулся через нескончаемые праздные увеселения вплоть до жеманного трепета и безмерной жажды обладания, с давних пор утопивших звуки совести и остатки всякого разума в хмеле алчного вина. Но, подобно тому как затишье случается перед бурей, над скупыми крамольниками нависла туча народного недовольства, все чаще и отчетливее проносились раскаты социального волнения под началом Ориона, - вестника перерождения, блюстителя перемен.

Пенилась и бурлила обыденщина черного градского люда, выступая пратикаблем для пытливого ума и любопытного глаза, умевших отличить подложные декорации от заповедного нутра, окутывающего промозглой, едва различимой дымкой все вокруг. Неторопно шла на заклон по небесной тверди златая колесница, очертания понемногу размывались, отдаваясь в уветливые руки ночных грез, и Город облачался в положительно иное одеяние. Публичные женщины манили проходимцев вожделенными бледно-розовыми изгибами своих тел, умело укрывая полутенью облыжные скверные лица, контрабандисты обмирщали воды Доков, исчезая в пергаментном свете приглушенных фонарей, улицы занимались преступниками, снующими, точно крысы, по витиеватым клоакам подлунного мрака, изредка эхом проносились боязливое роптание единичного дозорного патруля, семенившего где-то в отдалении – наступало время Теней.

Опришенно, авантажно высилась Часовая Башня Стоунмаркета, словно безмерный исполин, церемонно окидывая светом циферблатного механизма просторы черепичных крыш, едва касаясь тлеющей струящейся мякотью их рваных краев, служа последним ориентиром в бесконечной, непроглядной мгле. В пасмурную погоду, парящую на напитанных влагою крыльях воронов, невзначай можно было углядеть легкое, едва заметное колыхание расплывчатого силуэта, оттеняющего оконный просвет Башни. То был фантом, чье гнетущее житие путеводными шрамами испещряло человеческое тело. Призрак. Призрак, опутанный тернистыми тенями прошлого.

Гневно шипя, окаменелые химеры кружились в дьявольском танце над крышей сиротского приюта, размывая очертания тленной реальности, словно дождь дорожную пыль в ненастный день уходящего века. Мутными чернилами растекались фасады зданий напротив, видневшиеся сквозь шипы стальных решеток, распускавшихся дивными алыми розами из бутонов безумия, змеями расползаясь по острой грани еще теплящейся надежды, обращаясь в слякоть нагого отчаянья, жадно вбирающую дух последнего пристанища сил наивного первопроходца и лишающую его всякой возможности сопротивляться. Мясистый покров конечностей покрывался изорванными струпьями, разлезаясь многочисленными трещинами и опадая темными лепестками фальшивых монет; рука тянулась к блаженному свечению, исходившему от фигуры в темной рясе, истлевая и рассыпаясь прахом, из которого в высь прорастали маковые цветы. «Эрин», - шептала Тень, проникая удушающей пустотой в каждое потаенное течение сознания.

Призрак, застывший было в омуте воспоминаний, погружаясь все глубже и глубже в сокрытые покаянием горницы неведомого, внезапно дрогнул; ледяной порыв влажного ветра мертвой хваткой сдавил едва мерцающее пламя огарка свечи, - Мастер-вор растворился в радушных объятьях ночи.

Join us: http://vk.com/hardcoregamer